От шелков до сатирических гравюр. Большая модная выставка в честь Марии-Антуанетты

Зачем сегодня разглядывать платье XVIII века? Если оно принадлежало Марии-Антуанетте, то ответ простой: это платье повлияло на мир не меньше, чем итоги парламентских дебатов. Впервые в истории Великобритании королеве, которую веками позиционировали то как жертву, то как злодейку, посвящена отдельная выставка — «Стиль Марии-Антуанетты». Как оказалось, тему революции впору рассматривать через кружево.  

Кураторы V&A собрали более двухсот экспонатов: от шелковых сэмплов до драгоценностей, фарфора и сатирических гравюр. Экспозиция выстроена хронологически и тематически: тут и первые платья, и туфельки с детскую ножку (дошедшая до нас обувь Марии-Антуанетты соответствуют современному 34 размеру), и флаконы с духами, и ожерелья на 2843 карата, и мебель из частных покоев. Главная сила выставки в том, что она отказывается от романтизации. Перед нами — не глянцевая история о том, как стиль становится языком власти, а мода — системой, в которой личное превращается в публичное.

Первый зал погружает в мир шелков и вышивок. Второй — про интерьеры и эскапизм. Лейка тут выглядит арт-объектом, а «сельский стиль» оказывается роскошной декорацией. Сервизы, садовые инструменты и мебель демонстрируют, что «естественность» XVIII века конструировалась так же тщательно, как и бриллиантовые прически. Кульминация выставки — витрины с карикатурами и памфлетами, а финальный аккорд — белое платье казни, фрагмент гильотины и восковая маска, приписываемая мадам Тюссо. Здесь «Стиль Марии-Антуанетты» становится высказыванием не только про моду, но и про механизм создания и разрушения мифа. Выставка не обрывается на трагедии. Последний зал устроен как подиум: под стеклом — изделия Джона Гальяно для Dior, Карла Лагерфельда для Chanel, Алессандро Микеле для Gucci, Рианны для Fenty x Puma, Маноло Бланика для одноименного бренда. Королева, казненная два с половиной века назад, все еще задает тон мировой моде. В финале выставки Мария-Антуанетта окончательно превращается из фигуры прошлого во вневременную икону, чей стиль пережил и революцию, и саму идею монархии.