Кит Джарретт в Кёльне: пятидесятилетие исторического концерта

Чем мы импровизируем? Заученными движениями, спонтанными ходами в хаотичной последовательности. Импровизация в музыке как будто представляет собой перепутье. С одной стороны, это непосредственное и наиболее честное выражение самого звука в эмоциях исполнителя, его фантазии, чувстве и реакции. С другой стороны, что создается в моменте-сейчас рискует рассыпаться в следующем. Как будто произведение искусства — это всегда преодоление, приведение бесконтрольного порыва в форму.

Тем не менее, сложно не почувствовать, что в последнее время музыку захлестывает волна импровизаций: деятельность Дмитрия Шубина в Петербурге (Improv Sessions в Музее звука и Improvisers Orchestra), Аркадий Пикунов и его ансамбль ПИПЛ Трио в Москве, выступления Алексея Сысоева и Владимира Горлинского, Сони Скобелевой, SPB Blind Orchestra и многих других.

Зачем мы импровизируем? Будто в мире, чрезвычайно усредненном и отформатированном, импровизация дает возможность прикоснуться к чему-то правдивому и еще не осмысленному. А чистый поток [музыкального] сознания становится более ценным, нежели заученная партитура. Может, «здесь и сейчас» важнее, чем разочаровывающее прошлое и непонятное будущее.

И в качестве исторического акцента предлагаю вспомнить о Ките Джарретте, который, выходя на сцену, вообще не знал, что будет сейчас играть. Случай с ним напоминает принцип суперпозиции из квантовой физики, бесконечное множество музыкальных вариантов, из которых составлялась ткань выступления. Сев за фортепиано в возрасте трех, отыграв в юности традиционную программу из Моцарта-Баха-Бетховена, а затем попав в компанию Майлза Дэвиса и выучив несколько сотен джазовых стандартов, Джарретт пришел к состоянию чистого листа перед выступлением, переводя все выученное, придуманное, испытанное на подсознательный уровень, из которого уже за инструментом доставал темы, вариации и ритмы буквально с пылу с жару — настолько, что игра Джарретта сопровождалась его мычанием и хриплыми подпевками. Сам он говорил, что это от невозможности сыграть «все и сразу».

Эти концерты-импровизации разбирали исследователи, перекладывали в партитуры и конспектировали, хотя сам Джарретт считал их искрами момента, которые рассеиваются по завершении выступления. Наиболее известен, конечно, концерт в Кельне, которому в этом году исполнилось пятьдесят лет, что является одним из самых ярких примеров в искусстве ситуации:то, что по всем статьям должно было стать провалом (организационные проблемы, усталость артиста, неликвидный инструмент), оказалось безусловным триумфом и самым продаваемым соло-альбомом в истории джаза (вот уж удачно додумались записать все это действо). Но нет ли в этом плане исторической иронии, ведь свободная импровизация вдруг стала тем самым строгим произведением на записи? Обман или очередное доказательство силы импровизации, которая даже через запись способна прорывать рациональные паттерны прослушивания? Эти «реликты» импровизации можно послушать и решить для себя дихотомию обмана/откровения: помимо Кельнского, не меньшего внимания заслуживают в Будапеште, Бордо, Вене, Мюнхене, каждый из которых представляет определенное настроение Кита Джарретта и область импровизации.