«Ровесник» — зеркало нашего отношения к памяти

Я родился в прошлом веке. Но если быть точнее, то прожил в нем всего лишь три года, а потому то время для меня — недоступный сон. На волне моды к девяностым я много расспрашивал отца, родившегося в 1963 году, о том, что он видел и насколько это соотносится с тем, что я себе представляю. Из всех рассказанных историй мне особенно запомнился фрагмент, когда он, университетский преподаватель, оставил академическую среду и ушел в типографский цех, где занимался производством книг. Тогда бумагу закупали в Петербурге, и в какую-то из командировок водитель, загрузив фуру, задел чью-то машину. Не заметив или просто решив скрыться с места происшествия, он повалил прочь из города, но путь его был недолог: на выезде его ждали пострадавший вместе с коллегами-единомышленниками. Водитель вернулся целым и невредимым, но без бумаги — ее забрали в качестве финансовой и материальной компенсации, отчего тираж встал, и отцу пришлось самому ехать в Петербург, так сказать, на деловые переговоры. Для меня эта история звучит как авантюрный роман, в котором молодой человек едет в город, прозванный «черным псом», спасать тираж, при том что отец вряд ли осознавал всю кинематографичность момента.

Так работает интерпретация, а потому фильм «Ровесник», препарирующий девяностые как визуальный коллаж, стоит особняком в процессии стилизаций под эпоху малиновых пиджаков. Большинство фильмов о том времени снимают те, кто был тогда молод и жаждет создать «энциклопедию российской жизни» — с пошловатой канонической точностью. «Ровесник» интереснее: его создатели, как и я, родились в прошлом веке, но не в 1979 или 1981 годах, а буквально застали его школьниками, не посвященными в пионеры. И потому они не реконструируют, а конструируют время из обломков чужих слов и взглядов, отвечающее их собственной художественной интерпретации событий. 

О том, что картина снята молодыми людьми (и для молодых людей, что заметил Евгений Вышенков, упоминая, что на премьере в зале была молодежь, в «одинаковых худи или как там называется — одежда мешком») говорит и одна из ее сильнейших сторон — ритм. Псевдо-домашние видео, мокьюментари интервью, скринкасты, рекламы, глючащие VHS-записи смонтированы не по законам нарратива, а согласно алгоритмам социальных сетей, будто кто-то на тяжелом похмелье разблокировал телефон и пытается воссоздать пережитое за ночь по фотографиям и перепискам. Притом фильм развивается как прошлом, так и в настоящем, и в этом столкновении обнаруживается, что между тем, что было, и тем, что есть сейчас, нет никакого разрыва — есть континуум человеческих страхов, надежд и самообманов, зафиксированных на разные носители. 

«Ровесник» — не просто фильм о «девяностых», это фильм о том, как работает память; он напоминает, что любая работа с прошлым — это процесс интерпретации. Настоящее всегда ускользает, оставляя нам лишь возможность складывать мозаику из осколков того, что одним казалось важным запечатлеть, а другим рассказать.

Режиссер и сценарист Федор Кудрявцев, художник-постановщик Николай Киреев, оператор Илья Комаров не пытаются притвориться, что знают, какими были девяностые, они признают: любое воспоминание — уже искажение, любой рассказ — уже монтаж. И потому фильм становится не окном в прошлое, а зеркалом нашего отношения к памяти — избирательного, фрагментарного, подвластного желаниям.

Пересказывая любую историю, мы, прежде всего, выдумываем миф, что-то упуская, что-то добавляя, но в любом случае искажаем и монтируем факты. С этого я и начал колонку: я не знаю, а отец не помнит — для тиража какой именно книги он ездил тогда на переговоры в Петербург. Но сейчас передо мной лежит томик Эдуарда Лимонова, ставший на долгое время моей настольной книгой и подписанный в печать в типографию, где и работал мой отец, 10.12.1990, тиражом 140 000 экземпляров. Вдруг именно для этой публикации он тогда и спасал бумагу? Никаких свидетельств, никаких VHS-записей нет. А жаль — вот было бы кино.

Фото со съемок сделали Ксения Заболотных и Саша Штепо